Кем был ваш компьютер в прошлой жизни?

...

Оно и заметно иногда

@темы: Тесты

---

Представила мир, где нельзя лгать. Не вдохновляет. Только представить - всегда говорить правду. И не так уж много способов схитрить. Патологическая честность это тоже крайность. Опасная.

@темы: Жизненное

---

Давным-давно... А завтра не существует. Одно вечное сегодня.

@настроение: це икс игрек

@темы: Жизненное, Настроение

---

отрывок 2

- Мы, студенты политеха
Нам и так-то не до смеха.
(Нет, настрой совсем не странный)
Сдался нам ваш иностранный...
Он не нужен никому,
Лишь препОду одному.
- Что поделать, план есть план,
Нам он тоже свыше дан.
(нелирическое отступление)
Все "спасибо" - минобразу,
Сверху видно все и сразу.
Там у них умов палаты,
Ведь не зря же их зарплаты.
Неприлично высоки.
Там сидят не дураки.
В корень перспективу зрят...
Меньше будут раз в стократ,
Наши нужды бытовые,
Мы же кадры рядовые...

@темы: ***, Жизненное

---

Многие знания - многие печали, и поэтому от сессии до сессии живут студенты весело.

@темы: По поводу и без

---

С Новым годом что ли... В смысле с Днем знаний!

@темы: Жизненное

---

Поговорку "Новичкам везет" придумали аферисты, заманивающие дураков.

@темы: По поводу и без, Точка зрения

---

Преподавательское

В предверии 1 сентября
Посвящается нелегким преподавательским будням

На основе следующих английских предложений и слов:
What a warm day!
Running about the yard he fell.
A think tank

Предупреждение:
Все совпадения совершенно случайны.
Ни на что не намекая: нечего на зеркало пенять, коли рожа крива

- А вы в Англии бывали?
-Нет. – А Лондон посещали?
- Изумительный вопрос,
Я надеюсь не всерьез?
Дружный гогот. Громкий ржач.
Смех полезен, он не плач.
- Есть сегодня, кто готов?
Нет? Тогда начнем с_о слов.
Что вы словно кони ржете?
Цирк бесплатный на работе.
- Рада, что вы ироничны
И к себе самокритичны.
- Что? Проверим перевод?
ПлАчу я с таких работ.
Тут смеяться просто грех,
Не иняз ведь, политех.
- Вот послушайте студенты
Интересные моменты.
День червячный был тогда.
Приключилась с ним беда:
Целый ярд он пробежал,
От усталости упал.
- Бедный парень, понимаем,
Чувства с ним мы разделяем.
Просто жесть на физкультуре,
Философия в натуре,
Теормех и сопромат
Напрочь все мозги съедят.
А угроза пересдач?..
.. Тут кому-то нужен врач.
Баки думают и танки…
Мне сейчас бы валерьянки,
Грамм, так думается, двести...
- Тихо! Всем сидеть на месте.
Господи, терпенья дай.
(Строчку выше ты читай:
Кто-то точно здесь мастдай)
Так о чем я ? Всем гуд бай.

@темы: ***, Жизненное

---

Камлание шамана-дилетанта
(ну, а вдруг? Новичкам везет...впрочем, дуракам, говорят, тоже)

Лето жаркое забыто,
Солнце облаками скрыто.
Тучи в небе разгоняю,
Южный ветер призываю.
Дух пошли тепла и света
Нам верни кусочек лета.
Холод прочь я прогоняю.
Я шаманю и камлаю.
Хейя, хейя, хейя…

@темы: Погода

---

New wings are growing tonight. For someone else. But not for me.

@темы: Настроение

---

Здесь должен был быть очередной пост, но запись случайно удалилась, черновик не сохранился, а восстанавливать уже не хочется. Когда-нибудь я буду долго вспоминать, о чем же я собиралась сообщить. А запись для памяти, видимо, приступ мазохизма, чтобы потом долго издеваться над ней в попытках воскресить мысли и чувства по поводу или без. Если один и тот же случай повторяется несколько раз, наверно, есть какая-то закономерность. Кто виноват и что делать, да... Но самокритики не будет, как-то на сегодня лимит исчерпан, жаль только, что так ненадолго.

@темы: Мысли вслух

---

Трудно быть счастливым на чужих условиях.

@темы: Точка зрения

---

Остался последний день отпуска, хотя уже, собственно, завтра надо зайти на работу. Интересно, расписание готово или нет. Как же не хочется...

@темы: Жизненное

---

Within Temptation - The Swan Song

@музыка: Within Temptation

@темы: Музыка

---

Если люди страдают, не пытаясь найти решение своих проблем, а только жалуясь на жизнь, значит, тут два варианта: либо им это в чем-то выгодно, либо они мазохисты, что впрочем, не исключает первого варианта.

@темы: Точка зрения

---

Рэю Бредбери 90 лет

"Чтобы дожить до 90 лет, нужно всецело любить жизнь", - заявил в обращении к своим поклонникам мэтр фантастики.
Многая лета!
Сайты, посвящённые Рэю Брэдбери raybradbury.ru, bradbury.ru
"451 градус по Фаренгейту" произвел еще в школе очень сильное впечатление. Помню, кстати, что мне не с кем было обсудить все эти мысли и чувства. А "Марсианские хроники" просто надо читать, но по-настоящему, перечитывать, иначе невозможно оценить их вкус - каждый рассказ особенный.

Все лето в один день

Рэй Брэдбери
Переводчик: Нора Галь

All Summer in a Day
1959

- Готовы?

- Да!

- Уже?

- Скоро!

- А ученые верно знают? Это правда будет сегодня?

- Смотри, смотри, сам видишь!

Теснясь, точно цветы и сорные травы в саду, все вперемешку, дети старались выглянуть наружу - где там запрятано солнце? Лил дождь. Он лил не переставая семь лет подряд; тысячи и тысячи дней, с утра до ночи, без передышки дождь лил, шумел, барабанил, звенел хрустальными брызгами, низвергался сплошными потоками, так что кругом ходили волны, заливая островки суши. Ливнями повалило тысячи лесов, и тысячи раз они вырастали вновь и снова падали под тяжестью вод. Так навеки повелось здесь, на Венере, а в классе было полно детей, чьи отцы и матери прилетели застраивать и обживать эту дикую дождливую планету.

- Перестает! Перестает!

- Да, да!

Марго стояла в стороне от них, от всех этих ребят, которые только и знали, что вечный дождь, дождь, дождь. Им всем было по девять лет, и если выдался семь лет назад такой день, когда солнце все-таки выглянуло, показалось на час изумленному миру, они этого не помнили. Иногда по ночам Марго слышала, как они ворочаются, вспоминая, и знала: во сне они видят и вспоминают золото, яркий желтый карандаш, монету - такую большую, что можно купить целый мир. Она знала, им чудится, будто они помнят тепло, когда вспыхивает лицо и все тело - руки, ноги, дрожащие пальцы. А потом они просыпаются - и опять барабанит дождь, без конца сыплются звонкие прозрачные бусы на крышу, на дорожку, на сад и лес, и сны разлетаются как дым.

Накануне они весь день читали в классе про солнце. Какое оно желтое, совсем как лимон, и какое жаркое. И писали про него маленькие рассказы и стихи.

Мне кажется, солнце - это цветок,
Цветет оно только один часок.

Такие стихи сочинила Марго и негромко прочитала их перед притихшим классом. А за окнами лил дождь.

- Ну, ты это не сама сочинила! - крикнул один мальчик.

- Нет, сама, - сказала Марго, - Сама.

- Уильям! - остановила мальчика учительница.

Но то было вчера. А сейчас дождь утихал, и дети теснились к большим окнам с толстыми стеклами.

- Где же учительница?

- Сейчас придет.

- Скорей бы, а то мы все пропустим!

Они вертелись на одном месте, точно пестрая беспокойная карусель. Марго одна стояла поодаль. Она была слабенькая, и казалось, когда-то давно она заблудилась и долго-долго бродила под дождем, и дождь смыл с нее все краски: голубые глаза, розовые губы, рыжие волосы - все вылиняло. Она была точно старая поблекшая фотография, которую вынули из забытого альбома, и все молчала, а если и случалось ей заговорить, голос ее шелестел еле слышно. Сейчас она одиноко стояла в сторонке и смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстым стеклом.

- Ты-то чего смотришь? - сказал Уильям. Марго молчала.

- Отвечай, когда тебя спрашивают!

Уильям толкнул ее. Но она не пошевелилась; покачнулась - и только. Все ее сторонятся, даже и не смотрят на нее. Вот и сейчас бросили ее одну. Потому что она не хочет играть с ними в гулких туннелях того города-подвала. Если кто-нибудь осалит ее и кинется бежать, она только с недоумением поглядит вслед, но догонять не станет. И когда они всем классом поют песни о том, как хорошо жить на свете и как весело играть в разные игры, она еле шевелит губами. Только когда поют про солнце, про лето, она тоже тихонько подпевает, глядя в заплаканные окна.

Ну а самое большое ее преступление, конечно, в том, что она прилетела сюда с Земли всего лишь пять лет назад, и она помнит солнце, помнит, какое оно, солнце, и какое небо она видела в Огайо, когда ей было четыре года. А они - они всю жизнь живут на Венере; когда здесь в последний раз светило солнце, им было только по два года, и они давно уже забыли, какое оно, и какого цвета, и как жарко греет. А Марго помнит.

- Оно большое, как медяк, - сказала она однажды и зажмурилась.

- Неправда! - закричали ребята.

- Оно - как огонь в очаге, - сказала Марго.

- Врешь, врешь, ты не помнишь! - кричали ей.

Но она помнила и, тихо отойдя в сторону, стала смотреть в окно, по которому сбегали струи дождя. А один раз, месяц назад, когда всех повели в душевую, она ни за что не хотела стать под душ и, прикрывая макушку, зажимая уши ладонями, кричала - пускай вода не льется на голову! И после того у нее появилось странное, смутное чувство: она не такая, как все. И другие дети тоже это чувствовали и сторонились ее.

Говорили, что на будущий год отец с матерью отвезут ее назад на Землю - это обойдется им во много тысяч долларов, но иначе она, видимо, зачахнет. И вот за все эти грехи, большие и малые, в классе ее невзлюбили. Противная эта Марго, противно, что она такая бледная немочь, и такая худющая, и вечно молчит и ждет чего-то, и, наверно, улетит на Землю...

- Убирайся! - Уильям опять ее толкнул. - Чего ты еще ждешь?

Тут она впервые обернулась и посмотрела на него. И по глазам было видно, чего она ждет. Мальчишка взбеленился.

- Нечего тебе здесь торчать! - закричал он. - Не дождешься, ничего не будет! Марго беззвучно пошевелила губами.

- Ничего не будет! - кричал Уильям. - Это просто для смеха, мы тебя разыграли. Он обернулся к остальным. - Ведь сегодня ничего не будет, верно?

Все поглядели на него с недоумением, а потом поняли, и засмеялись, и покачали головами: верно, ничего не будет!

- Но ведь... - Марго смотрела беспомощно. - Ведь сегодня тот самый день, - прошептала она. - Ученые предсказывали, они говорят, они ведь знают... Солнце...

- Разыграли, разыграли! - сказал Уильям и вдруг схватил ее.

- Эй, ребята, давайте запрем ее в чулан, пока учительницы нет!

- Не надо, - сказала Марго и попятилась.

Все кинулись к ней, схватили и поволокли, - она отбивалась, потом просила, потом заплакала, но ее притащили по туннелю в дальнюю комнату, втолкнули в чулан и заперли дверь на засов. Дверь тряслась: Марго колотила в нее кулаками и кидалась на нее всем телом. Приглушенно доносились крики. Ребята постояли, послушали, а потом улыбнулись и пошли прочь - и как раз вовремя: в конце туннеля показалась учительница.

- Готовы, дети? - она поглядела на часы.

- Да! - отозвались ребята.

- Все здесь?

- Да!

Дождь стихал. Они столпились у огромной массивной двери. Дождь перестал. Как будто посреди кинофильма про лавины, ураганы, смерчи, извержения вулканов что-то случилось со звуком, аппарат испортился, - шум стал глуше, а потом и вовсе оборвался, смолкли удары, грохот, раскаты грома... А потом кто-то выдернул пленку и на место ее вставил спокойный диапозитив - мирную тропическую картинку. Все замерло - не вздохнет, не шелохнется. Такая настала огромная, неправдоподобная тишина, будто вам заткнули уши или вы совсем оглохли. Дети недоверчиво подносили руки к ушам. Толпа распалась, каждый стоял сам по себе. Дверь отошла в сторону, и на них пахнуло свежестью мира, замершего в ожидании.

И солнце явилось. Оно пламенело, яркое, как бронза, и оно было очень большое. А небо вокруг сверкало, точно ярко-голубая черепица. И джунгли так и пылали в солнечных лучах, и дети, очнувшись, с криком выбежали в весну.

- Только не убегайте далеко! - крикнула вдогонку учительница. - Помните, у вас всего два часа. Не то вы не успеете укрыться!

Но они уже не слышали, они бегали и запрокидывали голову, и солнце гладило их по щекам, точно теплым утюгом; они скинули куртки, и солнце жгло их голые руки.

- Это получше наших искусственных солнц, верно?

- Ясно, лучше!

Они уже не бегали, а стояли посреди джунглей, что сплошь покрывали Венеру и росли, росли бурно, непрестанно, прямо на глазах. Джунгли были точно стая осьминогов, к небу пучками тянулись гигантские щупальца мясистых ветвей, раскачивались, мгновенно покрывались цветами - ведь весна здесь такая короткая. Они были серые, как пепел, как резина, эти заросли, оттого что долгие годы они не видели солнца. Они были цвета камней, и цвета сыра, и цвета чернил, и были здесь растения цвета луны.

Ребята со смехом кидались на сплошную поросль, точно на живой упругий матрац, который вздыхал под ними, и скрипел, и пружинил. Они носились меж деревьев, скользили и падали, толкались, играли в прятки и в салки, но главное - опять и опять, жмурясь, глядели на солнце, пока не потекут слезы, и тянули руки к золотому сиянию и к невиданной синеве, и вдыхали эту удивительную свежесть, и слушали, слушали тишину, что обнимала их словно море, блаженно спокойное, беззвучное и недвижное. Они на все смотрели и всем наслаждались. А потом, будто зверьки, вырвавшиеся из глубоких нор, снова неистово бегали кругом, бегали и кричали. Целый час бегали и никак не могли угомониться. И вдруг... Посреди веселой беготни одна девочка громко, жалобно закричала. Все остановились. Девочка протянула руку ладонью кверху.

- Смотрите, сказала она и вздрогнула. - Ой, смотрите!

Все медленно подошли поближе. На раскрытой ладони, по самой середке, лежала большая круглая дождевая капля. Девочка посмотрела на нее и заплакала. Дети молча посмотрели на небо.

- О-о...

Редкие холодные капли упали на нос, на щеки, на губы. Солнце затянула туманная дымка. Подул холодный ветер. Ребята повернулись и пошли к своему дому-подвалу, руки их вяло повисли, они больше не улыбались.

Загремел гром, и дети в испуге, толкая друг дружку, бросились бежать, словно листья, гонимые ураганом. Блеснула молния - за десять миль от них, потом за пять, в миле, в полумиле. И небо почернело, будто разом настала непроглядная ночь. Минуту они постояли на пороге глубинного убежища, а потом дождь полил вовсю. Тогда дверь закрыли, и все стояли и слушали, как с оглушительным шумом рушатся с неба тонны, потоки воды - без просвета, без конца.

- И так опять будет целых семь лет?

- Да. Семь лет. И вдруг кто-то вскрикнул:

- А Марго?

- Что?

- Мы ведь ее заперли, она так и сидит в чулане.

- Марго...

Они застыли, будто ноги у них примерзли к полу. Переглянулись и отвели взгляды. Посмотрели за окно - там лил дождь, лил упрямо, неустанно. Они не смели посмотреть друг другу в глаза. Лица у всех стали серьезные, бледные. Все потупились, кто разглядывал свои руки, кто уставился в пол.

- Марго...

Наконец одна девочка сказала:

- Ну что же мы?...

Никто не шелохнулся.

- Пойдем... - прошептала девочка.

Под холодный шум дождя они медленно прошли по коридору. Под рев бури и раскаты грома перешагнули порог и вошли в ту дальнюю комнату, яростные синие молнии озаряли их лица. Медленно подошли они к чулану и стали у двери.

За дверью было тихо. Медленно, медленно они отодвинули засов и выпустили Марго.

Были они смуглые и золотоглазые

Рэй Брэдбери
Переводчик: Нора Галь

Dark They were, And Golden Eyed
(The Naming of Names)
1949

Ракета остывала, обдуваемая ветром с лугов. Щелкнула и распахнулась дверца. Из люка выступили мужчина, женщина и трое детей. Другие пассажиры уже уходили, перешептываясь, по марсианскому лугу, и этот человек остался один со своей семьей.

Волосы его трепетали на ветру, каждая клеточка в теле напряглась, чувство было такое, словно он очутился под колпаком, откуда выкачивают воздух. Жена стояла на шаг впереди, и ему казалось - сейчас она улетит, рассеется как дым. И детей - путники одуванчика - вот-вот разнесет ветрами во все концы Марса.

Дети подняли головы и посмотрели на него - так смотрят люди на солнце, чтоб определить, что за пора настала в их жизни. Лицо его застыло.

- Что-нибудь не так? - спросила жена.

- Идем назад в ракету.

- Ты хочешь вернуться на Землю?

- Да. Слушай!

Дул ветер, будто хотел развеять их в пыль. Кажется, еще миг - и воздух Марса высосет его душу, как высасывают мозг из кости. Он словно погрузился в какой-то химический состав, в котором растворяется разум и сгорает прошлое.

Они смотрели на невысокие марсианские горы, придавленные тяжестью тысячелетий. Смотрели на древние города, затерянные в лугах, будто хрупкие детские косточки, раскиданные в зыбких озерах трав.

- Выше голову, Гарри,- сказала жена.- Отступать поздно. Мы пролетели шестьдесят с лишком миллионов миль.

Светловолосые дети громко закричали, словно бросая вызов высокому марсианскому небу. Но отклика не было, только быстрый ветер свистел в жесткой траве.

Похолодевшими руками человек подхватил чемоданы.

- Пошли.

Он сказал это так, как будто стоял на берегу - и надо было войти в море и утонуть. Они вступили в город.



Его звали Гарри Битеринг, жену - Кора, детей - Дэн, Лора и Дэвид. Они построили себе маленький белый домик, где приятно было утром вкусно позавтракать, но страх не уходил. Непрошеный собеседник, он был третьим, когда муж и жена шептались за полночь в постели и просыпались на рассвете.

- У меня знаешь какое чувство? - говорил Гарри.- Будто я крупинка соли и меня бросили в горную речку. Мы здесь чужие. Мы - с Земли. А это Марс. Он создан для марсиан. Ради всего святого. Кора, давай купим билеты и вернемся домой!

Но жена только головой качала:

- Рано или поздно Земле не миновать атомной бомбы. А здесь мы уцелеем.

- Уцелеем, но сойдем с ума!

"Тик-так, семь утра, вставать пора!" - пел будильник.

И они вставали.

Какое-то смутное чувство заставляло Битеринга каждое утро осматривать и проверять все вокруг, даже теплую почву и ярко-красные герани в горшках, он словно ждал - вдруг случится неладное! В шесть утра ракета с Земли доставляла свеженькую, с пылу, с жару газету. За завтраком Гарри просматривал ее. Он старался быть общительным.

- Сейчас все - как было в пору заселения новых земель,- бодро рассуждал он.- Вот увидите, через десять лет на Марсе будет миллион землян. И большие города будут, и все на свете! А говорили - ничего у нас не выйдет. Говорили, марсиане не простят нам вторжения. Да где ж тут марсиане? Мы не встретили ни души. Пустые города нашли, это да, но там никто не живет. Верно я говорю?

Дом захлестнуло бурным порывом ветра. Когда перестали дребезжать оконные стекла, Битеринг трудно глотнул и обвел взглядом детей.

- Не знаю,- сказал Дэвид,- может, кругом и есть марсиане, да мы их не видим. Ночью я их вроде слышу иногда. Ветер слышу. Песок стучит в окно. Я иногда пугаюсь. И потом в горах еще целы города, там когда-то жили марсиане. И знаешь, папа, в этих городах вроде что-то прячется, кто-то ходит. Может, марсианам не нравится, что мы сюда заявились? Может, они хотят нам отомстить?

- Чепуха! - Битеринг поглядел в окно.- Мы народ порядочный, не свиньи какие-нибудь.- Он посмотрел на детей.- В каждом вымершем городе водятся привидения. То бишь, воспоминания.- Теперь он неотрывно смотрел вдаль, на горы.- Глядишь на лестницу и думаешь: а как по ней ходили марсиане, какие они были с виду? Глядишь на марсианские картины и думаешь: а на что был похож художник? И воображаешь себе этакий маленький призрак, воспоминание. Вполне естественно. Это все фантазия.- Он помолчал.- Надеюсь, ты не забирался в эти развалины и не рыскал там?

Дэвид, младший из детей, потупился.

- Нет, папа.

- Смотри, держись от них подальше. Передай-ка мне варенье.

- А все-таки что-нибудь да случится,- сказал Дэвид.- Вот увидишь!


Это случилось в тот же день.

Лора шла по улице неверными шагами, вся в слезах. Как слепая, шатаясь, взбежала на крыльцо.

- Мама, папа... на Земле война! - Она громко всхлипнула.- Только что был радиосигнал. На Нью-Йорк упали атомные бомбы! Все межпланетные ракеты взорвались. На Марс никогда больше не прилетят ракеты, никогда!

- Ох, Гарри! - миссис Битеринг пошатнулась и ухватилась за мужа и дочь.

- Это верно, Лора? - тихо спросил Битеринг.

Девушка заплакала в голос:

- Мы пропадем на Марсе, никогда нам отсюда не выбраться!

И долго никто не говорил ни слова, только шумел предвечерний ветер.

Одни, думал Битеринг. Нас тут всего-то жалкая тысяча. И нет возврата. Нет возврата. Нет. Его бросило в жар от страха, он обливался потом, лоб, ладони, все тело стало влажное. Ему хотелось ударить Лору, закричать: "Неправда, ты лжешь! Ракеты вернутся!" Но он обнял дочь, погладил по голове и сказал:

- Когда-нибудь ракеты все-таки прорвутся к нам.

- Что ж теперь будет, отец?

- Будем делать свое дело. Возделывать поля, растить детей. Ждать. Жизнь должна идти своим чередом, а там война кончится и опять прилетят ракеты.

На крыльцо поднялись Дэн и Дэвид.

- Мальчики,- начал отец, глядя поверх их голов,- мне надо вам кое-что сказать.

- Мы уже знаем,- сказали сыновья.


Несколько дней после этого Битеринг часами бродил по саду, в одиночку борясь со страхом. Пока ракеты плели свою серебряную паутину меж планетами, он еще мог мириться с Марсом. Он твердил себе: если захочу, завтра же куплю билет и вернусь на Землю.

А теперь серебряные нити порваны, ракеты валяются бесформенной грудой оплавленных металлических каркасов и перепутанной проволоки. Люди Земли покинуты на чужой планете, среди смуглых песков, на пьянящем ветру; их жарко позолотит марсианское лето и уберут в житницы марсианские зимы. Что станется с ним и с его близкими? Марс только и ждал этого часа. Теперь он их пожрет.

Сжимая трясущимися руками заступ, Битеринг опустился на колени возле клумбы. Работать, думал он, работать и забыть обо всем на свете.

Он поднял глаза и посмотрел на горы. Некогда у этих вершин были гордые марсианские имена. Земляне, упавшие с неба, смотрели на марсианские холмы, реки, моря - у всего этого были имена, но для пришельцев все оставалось безымянным. Некогда марсиане возвели города и дали названия городам; восходили на горные вершины и дали названия вершинам; плавали по морям и дали названия морям. Горы рассыпались, моря пересохли, города обратились в развалины. И все же земляне втайне чувствовали себя виноватыми, когда давали новые названия этим древним холмам и долинам.

Но человек не может жить без символов и ярлычков. И на Марсе все назвали по-новому.

Битерингу стало очень, очень одиноко - как не ко времена и не к месту он здесь, в саду, как нелепо в чужую почву, под марсианским солнцем сажать земные цветы!

Думай о другом. Думай непрестанно. О чем угодно. Лишь бы не помнить о Земле, об атомных войнах, о погибших ракетах.

Он был весь в испарине. Огляделся. Никто не смотрит. Снял галстук. Ну и нахальство, подумал он. Сперва пиджак скинул, теперь галстук. Он аккуратно повесил галстук на ветку персикового деревца - этот саженец он привез из штата Массачусетс.

И опять задумался об именах и горах. Земляне переменили все имена и названия. Теперь на Марсе есть Хормелские долины, моря Рузвельта, горы Форда, плоскогорья Вандербилта, реки Рокфеллера. Неправильно это. Первопоселенцы в Америке поступали мудрее, они оставили американским равнинам имена, которые дали им в старину индейцы: Висконсин, Миннесота, Айдахо, Огайо, Юта, Милуоки, Уокеган, Оссео. Древние имена, исполненные древнего значения.

Расширенными глазами он смотрел на горы. Может быть, вы скрываетесь там, марсиане? Может быть, вы - мертвецы? Что ж, мы тут одни, от всего отрезаны. Сойдите с гор, гоните нас прочь! Мы - бессильны!

Порыв ветра осыпал его дождем персиковых лепестков.

Он протянул загорелую руку и вскрикнул. Коснулся цветов, собрал в горсть. Разглядывал, вертел и так и эдак. Потом закричал:

- Кора!

Она выглянула в окно. Муж бросился к ней.

- Кора, смотри!

Жена повертела цветы в руках.

- Ты видишь? Они какие-то не такие. Они изменились. Персик цветет не так!

- А по-моему, самые обыкновенные цветы,- сказала Кора.

- Нет, не обыкновенные. Они неправильные! Не пойму, в чем дело. Лепестком больше, чем надо, или, может, лист лишний, цвет не тот, пахнут не так, не знаю!

Выбежали из дому дети и в изумлении остановились: отец метался от грядки к грядке, выдергивал редис, лук, морковь.

- Кора, иди посмотри!

Лук, редиска, морковь переходили из рук в руки.

- И это, по-твоему, морковь?

- Да... нет. Не знаю,- растерянно отвечала жена.

- Все овощи стали какие-то другие.

- Да, пожалуй.

- Ты и сама видишь, они изменились! Лук - не лук, морковка - не морковка. Попробуй: вкус тот же и не тот. Понюхай - и пахнет не так, как прежде.- Битеринга обуял страх, сердце колотилось. Он впился пальцами в рыхлую почву.- Кора, что же это? Что же это делается? Нельзя нам тут оставаться.- Он бегал по саду, ощупывал каждое дерево.- Смотри, розы! Розы... они стали зеленые!

И все стояли и смотрели на зеленые розы. А через два дня Дэн прибежал с криком:

- Идите поглядите на корову! Я доил ее и увидал. Идите скорей!

И вот они стоят в хлеву и смотрят на свою единственную корову.

У нее растет третий рог.

А лужайка перед домом понемногу, незаметно окрашивалась в цвет весенних фиалок. Семена привезены были с Земли, но трава росла нежно-лиловая.

- Нельзя нам тут оставаться,- сказал Битерииг. - Мы начнем есть эту дрянь с огорода и сами превратимся невесть во что. Я этого не допущу. Только одно и остается - сжечь эти овощи!

- Они же не ядовитые.

- Нет, ядовитые. Очень тонкая отрава. Капелька яду, самая капелька. Нельзя это есть.

Он в отчаянии оглядел свое жилище.

- Дом - и тот отравлен. Ветер что-то такое с ним сделал. Воздух сжигает его. Туман по ночам разъедает. Доски все перекосились. Человеческие дома такие не бывают.

- Тебе просто мерещится!

Он надел пиджак, повязал галстук.

- Пойду в город. Надо скорей что-то предпринять. Сейчас вернусь.

- Гарри, постой! - крикнула вдогонку жена.

Но его уже и след простыл.

В городе, на крыльце бакалейной лавки, уютно сидели в тени мужчины, сложив руки на коленях; неторопливо текла беседа.

Будь у Битеринга револьвер, он бы выстрелил в воздух.

"Что вы делаете, дурачье! - думал он. - Рассиживаетесь тут, как ни в чем не бывало. Вы же слышали - мы застряли на Марсе, нам отсюда не выбраться. Очнитесь, делайте что-нибудь! Неужели вам не страшно? Неужели не страшно? Как вы станете жить дальше?"

- Здорово, Гарри! - сказали ему.

- Послушайте, - начал Битеринг, - вы слышали вчера новость? Или, может, не слыхали?

Люди закивали, засмеялись:

- Конечно, Гарри! Как не слыхать!

- И что вы собираетесь делать?

- Делать, Гарри? А что ж тут поделаешь?

- Надо строить ракету, вот что!

- Ракету? Вернуться на Землю и опять вариться в этом котле? Брось, Гарри!

- Да неужели же вы не хотите на Землю? Видали, как зацвел персик? А лук, а трава?

- Вроде видали, Гарри. Ну и что? - сказал кто-то.

- И не напугались?

- Да не сказать, чтоб очень напугались.

- Дурачье!

- Ну, чего ты, Гарри!

Битеринг чуть не заплакал.

- Вы должны мне помочь. Если мы тут останемся, неизвестно, во что мы превратимся. Это все воздух. Разве вы не чувствуете? Что-то такое в воздухе. Может, какой-то марсианский вирус, или семена какие-то, или пыльца. Послушайте меня!

Все не сводили с него глаз.

- Сэм,- сказал он.

- Да, Гарри? - отозвался один из сидевших на крыльце.

- Поможешь мне строить ракету?

- Вот что, Гарри. У меня есть куча всякого металла и кое-какие чертежи. Если хочешь строить ракету в моей мастерской, милости просим. За металл я с тебя возьму пятьсот долларов. Если будешь работать один, пожалуй, лет за тридцать построишь отличную ракету.

Все засмеялись.

- Не смейтесь!

Сэм добродушно смотрел на Битеринга.

- Сэм,- вдруг сказал тот, - у тебя глаза...

- Чем плохие глаза?

- Ведь они у тебя были серые?

- Право не помню, Гарри.

- У тебя глаза были серые, ведь верно?

- А почему ты спрашиваешь?

- Потому что они у тебя стали какие-то желтые.

- Вот как? - равнодушно сказал Сэм.

- А сам ты стал какой-то высокий и тонкий.

- Может, оно и так.

- Сэм, это нехорошо, что у тебя глаза стали желтые.

- А у тебя, по-твоему, какие?

- У меня? Голубые, конечно.

- Держи, Гарри,- Сэм протянул ему карманное зеркальце.- Погляди-ка на себя.

Битеринг нерешительно взял зеркальце и посмотрелся.

В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки.

Минуту было тихо.

- Эх, ты,- сказал Сэм.- Разбил мое зеркальце.

Гарри Битеринг расположился в мастерской Сэма и начал строить ракету. Люди стояли в дверях мастерской, негромко переговаривались, посмеивались. Изредка помогали Битерингу поднять что-нибудь тяжелое. А больше стояли просто так и смотрели на него, и в глазах у них разгорались желтые искорки.

- Пора ужинать, Гарри,- напомнили они.

Пришла жена и принесла в корзинке ужин.

- Не стану я это есть,- сказал он.- Теперь я буду есть только то, что хранится у нас в холодильнике. Что мы привезли с Земли. А что тут в саду и в огороде выросло, это не для меня.

Жена стояла и смотрела на него.

- Не сможешь ты построить ракету.

- Когда мне было двадцать, я работал на заводе. С металлом я обращаться умею. Дай только начать, тогда и другие мне помогут,- говорил он, разворачивая чертежи и кальки: на жену он не смотрел.

- Гарри, Гарри,- беспомощно повторяла она.

- Мы должны вырваться. Кора. Нельзя нам тут оставаться!



По ночам под луной, в пустынном море трав, где уже двенадцать тысяч лет, точно забытые шахматы, белели марсианские города, дул и дул неотступный ветер. И дом Битеринга в поселке землян сотрясала дрожь неуловимых перемен.

Лежа в постели, Битеринг чувствовал, как внутри шевелится каждая косточка, и плавится, точно золото в тигле, и меняет форму. Рядом лежала жена, смуглая от долгих солнечных дней. Вот она спит, смуглая и золотоглазая, солнце опалило ее чуть не дочерна, и дети спят в своих постелях, точно отлитые из металла, и тоскливый ветер, ветер перемен, воет в саду, в ветвях бывших персиковых деревьев и в лиловой траве, и стряхивает лепестки зеленых роз.

Страх ничем не уймешь. Он берет за горло, сжимает сердце. Холодный пот проступает на лбу, на дрожащих ладонях.

На востоке взошла зеленая звезда.

Незнакомое слово слетело с губ Битеринга.

- Иоррт,- повторил он.- Иоррт. Марсианское слово. Но он ведь не знает языка марсиан!

Среди ночи он поднялся и пошел звонить Симпсону, археологу.

Послушай, Симпсон, что значит "Поррт"? Да это старинное марсианское название нашей Земли, А что?

- Так, ничего.

Телефонная трубка выскользнула у него из рук.

- Алло, алло, алло! - повторяла трубка. Алло, Битеринг! Гарри! Ты слушаешь?

А он сидел и неотрывно смотрел на зеленую звезду.



Дни наполнены были звоном и лязгом металла. Битеринг собирал каркас ракеты, ему нехотя, равнодушно помогали три человека. За какой-нибудь час он очень устал, пришлось сесть передохнуть.

- Тут слишком высоко,- засмеялся один из помощников.

- А ты что-нибудь ешь, Гарри? - спросил другой.

- Конечно, ем,- сердито буркнул Битеринг.

- Все из холодильника?

- Да!

- А ведь ты худеешь, Гарри.

- Неправда!

- И росту в тебе прибавляется.

- Врешь!



Несколько дней спустя жена отвела его в сторону.

- Наши старые запасы все вышли. В холодильнике ничего не осталось. Придется мне кормить тебя тем, что у нас выросло на Марсе.

Битеринг тяжело опустился на стул.

- Надо же тебе что-то есть,-сказала жена.-Ты совсем ослаб.

- Да,- сказал он.

Взял сандвич, оглядел со всех сторон и опасливо откусил кусочек.

- Не работай больше сегодня, отдохни,- сказала Кора.- Такая жара. Дети затевают прогулку, хотят искупаться в канале. Пойдем, прошу тебя.

- Я не могу терять время. Все поставлено на карту!

- Хоть на часок,- уговаривала Кора.- Поплаваешь, освежишься, это полезно. Он встал, весь в поту.

- Ладно уж. Хватит тебе. Иду.

- Вот и хорошо!

День был тихий, налило солнце. Точно исполинский жгучий глаз уставился на равнину. Они шли вдоль канала, дети в купальных костюмах убежали вперед. Потом сделали привал, закусили сандвичами с мясом. Гарри смотрел на жену, на детей -- какие они стали смуглые, совсем коричневые. А глаза - желтые, никогда они не были желтыми! Его вдруг затрясло, но скоро дрожь прошла, будто ее смыли жаркие волны, приятно было лежать так на солнце. Он уже не чувствовал страха - он слишком устал.

- Кора, с каких пор у тебя желтые глаза?

Она посмотрела с недоумением:

- Наверно, всегда были такие.

- А может, они были карие и пожелтели за последние три месяца?

Кора прикусила губу.

- Нет. Почему ты спрашиваешь?

- Так просто.

Посидели, помолчали.

- И у детей тоже глаза желтые,- сказал Битеринг.

- Это бывает: дети растут, и глаза меняют цвет.

- Может быть, и мы тоже-дети. По крайней мере на Марсе. Вот это мысль! - Он засмеялся.- Поплавать, что ли.

Они прыгнули в воду. Гарри, не шевелясь, погружался все глубже, и вот он лежит на дне канала, точно золотая статуя, омытая зеленой тишиной. Вокруг - безмятежная глубь, мир и покой. И тебя тихонько несет неторопливым, ровным течением.

Полежать так подольше, думал он, и вода обработает меня по-своему, пожрет мясо, обнажит кости, точно кораллы. Только скелет и останется. А потом на костях вода построит свое, появятся наросты, водоросли, ракушки, разные подводные твари - зеленые, красные, желтые. Все меняется. Меняется. Медленные, подспудные, безмолвные перемены. А разве не то же делается и там, наверху?

Сквозь воду он увидел над головою солнце - тоже незнакомое, марсианское, измененное иным воздухом, и временем, и пространством.

Там, наверху,- безбрежная река, думал он, марсианская река, и все мы в наших домах из речной гальки и затонувших валунов лежим на дне, точно раки-отшельники, и вида смывает нашу прежнюю плоть, и удлиняет кости, и...

Он дал мягко светящейся воде вынести ею на поверхность.

Дэн сидел на кромке канала и серьезно смотрел на отца.

- Ута,- сказал он.

- Что такое? - переспросил Битерннг.

Мальчик улыбнулся.

- Ты же знаешь. Ута по-марсиански - отец. Где это ты выучился?

- Не знаю. Везде. Ута!

- Чего тебе?

Мальчик помялся.

- Я… я хочу зваться по-другому.

- По-другому?

- Да.

Подплыла мать.

- А чем плохое имя Дэн?

Дэн скорчил гримасу, пожал плечами.

- Вчера ты все кричала - Дэн, Дэн, Дэн, а я и не слыхал. Думал, это не меня. У меня другое имя, я хочу, чтоб меня звали по-новому.

Битеринг ухватился за боковую стенку канала, он весь похолодел, медленно, гулко билось сердце.

- Как же это по-новому?

- Линл. Правда, хорошее имя? Можно, я буду Линл? Можно? Ну, пожалуйста!

Битеринг провел рукой по лбу, мысли путались. Дурацкая ракета, работаешь один, и даже в семье ты один, уж до того один...

- А почему бы и нет? - услышал он голос жены.

Потом услышал свой голос:

- Можно.

- Ага-а! - закричал мальчик.- Я - Линл, Линл!

И, вопя и приплясывая, побежал через луга.

Битеринг посмотрел на жену.

- Зачем мы ему позволили?

- Сама не знаю,- сказала Кора.- Что ж, по-моему, это совсем не плохо.

Они шли дальше среди холмов. Ступали по старым, выложенным мозаикой дорожкам, мимо фонтанов, из которых все еще разлетались водяные брызги. Дорожки все лето напролет покрывал тонкий слой прохладной воды. Весь день можно шлепать по ним босиком, точно вброд по ручью, и ногам не жарко.

Подошли к маленькой, давным-давно заброшенной марсианской вилле. Она стояла на холме, и отсюда открывался вид на долину. Коридоры, выложенные голубым мрамором, фрески во всю стену, бассейн для плаванья. В летнюю жару тут свежесть и прохлада. Марсиане не признавали больших городов.

- Может, переедем сюда на лето? - сказала миссис Битеринг.- Вот было бы славно!

- Идем,- сказал муж.- Пора возвращаться в город. Надо кончать ракету, работы по горло.

Но в этот вечер за работой ему вспомнилась вилла из прохладного голубого мрамора. Проходили часы, и все настойчивей думалось, что, пожалуй, не так уж и нужна эта ракета.

Текли дни, недели, и ракета все меньше занимала его мысли. Прежнего пыла не было и в помине. Его и самого пугало, что он стал так равнодушен к своему детищу. Но как-то все так складывалось - жара, работать тяжело...

За раскрытой настежь дверью мастерской - негромкие голоса:

- Слыхали? Все уезжают.

- Верно. Уезжают.

Битеринг вышел на крыльцо.

- Куда это?

По пыльной улице движутся несколько машин, нагруженных мебелью и детьми.

- Переселяются в виллы,- говорит человек на крыльце.

- Да, Гарри. И я тоже перееду,- подхватывает другой.- И Сэм тоже. Верно, Сэм?

- Верно. А ты, Гарри?

- У меня тут работа.

- Работа! Можешь достроить свою ракету осенью, когда станет попрохладнее. Битеринг перевел дух.

- У меня уже каркас готов.

- Осенью дело пойдет лучше.

Ленивые голоса словно таяли в раскаленном воздухе.

- Мне надо работать,- повторил Битеринг.

- Отложи до осени, возразили ему, и это звучало так здраво, так разумно.

Осенью дело пойдет лучше, подумал он Времени будет вдоволь.

Нет! - кричало что-то в самой глубине его существа, запрятанное далеко-далеко, запертое наглухо, задыхающееся.- Нет, нет!

- Осенью,-сказал он вслух.

- Едем, Гарри,- сказали ему.

- Ладно,-согласился он, чувствуя, как тает, плавится в знойном воздухе все тело.-Ладно, до осени Тогда я опять возьмусь за работу.

- Я присмотрел себе виллу у Тирра-канала,- сказал кто-то.

- У канала Рузвельта, что ли?

- Тирра. Это старое марсианское название.

- Но ведь на карте...

- Забудь про карту. Теперь он называется Тирра. И я отыскал одно местечко в Пилланских горах...

- Это горы Рокфеллера? - переспросил Битеринг.

- Это Пилланские горы,- сказал Сэм.

- Ладно,- сказал Битеринг, окутанный душным, непроницаемым саваном зноя.- Пускай Пилланские.

Назавтра в тихий, безветренный день все усердно грузили вещи в машину.

Лора, Дэн и Дэвид таскали узлы и свертки. Нет, узлы и свертки таскали Ттил, Линл и Верр,- на другие имена они теперь не отзывались.

Из мебели, что стояла в их белом домике, не взяли с собой ничего.

В Бостоне наши столы и стулья выглядели очень мило, - сказала мать.- И в этом домике тоже. Но для той виллы они не годятся. Вот вернемся осенью, тогда они опять пойдут в ход.

Битеринг не спорил.

- Я знаю, какая там нужна мебель,- сказал он немного погодя.- Большая, удобная, чтоб можно развалиться.

- А как с твоей энциклопедией? Ты, конечно, берешь ее с собой?

Битеринг отвел глаза.

- Я заберу ее на той неделе

- А свои нью-йоркские наряды ты взяла? - спросили они дочь

Девушка поглядела с недоумением.

- Зачем? Они мне теперь ни к чему.

Выключили газ и воду, заперли двери и пошли прочь Отец заглянул в кузов машины.

- Немного же мы берем с собой,- заметил он. Против того, что мы привезли на Марс, это жалкая горсточка!

И сел за руль.

Долгую минуту он смотрел на белый домик - хотелось кинуться к нему, погладить стену, сказать -прощай! Чувство было такое, словно уезжает он в дальнее странствие и никогда по настоящему не вернется к тому, что оставляет здесь, никогда уже все это не будет ему так близко и понятно

Тут с ним поравнялся на грузовике Сэм со своей семьей.

- Эй, Битеринг! Поехали!

И машина покатила по древней дороге вон из города В том же направлении двигались еще шестьдесят грузовиков. Тяжелое, безмолвное облако пыли, поднятой ими. окутало покинутый городок. Голубела под солнцем вода в каналах, тихий ветер чуть шевелил листву странных деревьев.

- Прощай, город! - сказал Битеринг.

- Прощай, прощай! - замахали руками жена и дети И уж больше ни разу не оглянулись.



За лето до дна высохли каналы. Лето прошло по лугам, точно степной пожар. В опустевшем селении землян лупилась и осыпалась краска со стен домов. Висящие на задворках автомобильные шины, что еще недавно служили детворе качелями, недвижно застыли в зной ном воздухе, словно маятники остановившихся часов

В мастерской каркас ракеты понемногу покрывался ржавчиной.

В тихий осенний день мистер Битеринг - он теперь был очень смуглый и золотоглазый - стоял на склоне холма над своей виллой и смотрел вниз, в долину.

- Пора возвращаться,- сказала Кора.

- Да, но мы не поедем,-спокойно сказал он. Чего ради?

- Там остались твои книги,- напомнила она. Твой парадный костюм.

- Твои лле, - сказала она.- Твой йор юелс ррс.

- Город совсем пустой,- возразил муж. - Никто туда не возвращается. Да и незачем. Совершенно незачем.

Дочь ткала, сыновья наигрывали песенки - один на флейте, другой на свирели, все смеялись, и веселое эхо наполняло мраморную виллу.

Гарри Битеринг смотрел вниз, в долину, на далекое селение землян.

- Какие странные, смешные дома строят жители Земли.

- Иначе они не умеют,- в раздумье отозвалась жена.- До чего уродливый народ. Я рада, что их больше нет.

Они посмотрели друг на друга, испуганные словами, которые только что сказались. Потом стали смеяться.

- Куда же они подевались? - раздумчиво произнес Битеринг.

Он взглянул на жену. Кожа ее золотилась, и она была такая же стройная и гибкая, как их дочь. А Кора смотрела на мужа - он казался почти таким же юным, как их старший сын.

- Не знаю,- сказала она.

- В город мы вернемся, пожалуй, на будущий год,- сказал он невозмутимо.- Или, может, еще через годик-другой. А пока что... мне жарко. Пойдем купаться?

Они больше не смотрели на долину. Рука об руку они пошли к бассейну, тихо ступая по дорожке, которую омывала прозрачная ключевая вода.



Прошло пять лет, и с неба упала ракета. Еще дымясь, лежала она в долине. Из нее высыпали люди.

- Война на Земле кончена! - кричали они.- Мы прилетели вам на выручку!

Но городок, построенный американцами, молчал, безмолвны были коттеджи, персиковые деревья, амфитеатры. В пустой мастерской ржавел жалкий остов недоделанной ракеты.

Пришельцы обшарили окрестные холмы. Капитан объявил своим штабом давно заброшенный кабачок. Лейтенант явился к нему с докладом.

- Город пуст, сэр, но среди холмов мы обнаружили местных жителей. Марсиан. У них очень темная кожа. Глаза желтые. Встретили нас очень приветливо. Мы с ними немного потолковали. Они быстро усваивают английский. Я уверен, сур, с ними можно установить вполне дружеские отношения.

- Темнокожие, пот как? - задумчиво сказал капитан. - И много их?

- Примерно шестьсот или восемьсот, сэр; они живут на холмах, в мраморных развалинах. Рослые, здоровые, Женщины у них красивые.

- А они сказали вам, лейтенант, что произошло с людьми, которые прилетели с Земли и выстроили этот поселок?

- Они понятия не имеют, что случилось с этим городом и с его населением.

- Странно. Вы не думаете, что марсиане тут всех перебили?

- Похоже, что это необыкновенно миролюбивый народ, сэр. Скорее всего, город опустошила какая-нибудь эпидемия.

- Возможно. Надо думать, это - одна из тех загадок, которые нам не разрешить. О таком иной раз пишут в книгах.

Капитан обвел взглядом комнату, запыленные окна, и за ними - встающие вдалеке синие горы, струящуюся в ярком свете воду каналов и услышал шелест ветра И вздрогнул. Потом опомнился и постучал пальцами по карте, которую он давно уже приколол кнопками на пустом столе.

- У нас куча дел, лейтенант! - сказал он и стал перечислять. Солнце опускалось за синие холмы, а капитан бубнил и бубнил: - Надо строить новые поселки. Искать полезные ископаемые, заложить шахты. Взять образцы для бактериологических исследований. Работы по горло. А все старые отчеты утеряны. Надо заново составить карты, дать названия горам, рекам и прочему. Потребуется некоторая доля воображения.

Вон те горы назовем горами Линкольна, что вы на это скажете? Тот канал будет канал Вашингтона, а эти холмы... холмы можно назвать в вашу честь, лейтенант. Дипломатический ход. А вы из любезности можете на звать какой-нибудь город в мою честь. Изящный поворот. А почему бы не дать этой долине имя Эйнштейна, а вон тот... да вы меня слушаете, лейтенант?

Лейтенант с усилием оторвал взгляд от подернутых ласковой дымкой холмов, что синели вдали, за покинутым городом.

- Что? Да-да, конечно, сэр!

@темы: Книги, Новости

---

Пока не наступит завтра, ты не поймешь, как хорошо тебе было сегодня.
Да-да, а завтра не наступит никогда.

@темы: Настроение, Точка зрения

---

Поэту Юрию Энтину 75 лет

Спасибо ему за чудесные стихи. И дай Бог ему здоровья, долголетия и вдохновения. Я просто себе не представляю детство без этих песен. Оно настоящее.
Пусть я сентиментальна и пристрастна, но уже нет и не будет таких добрых, светлых и чистых песен, возвышающих человека, всопитывающих его.

Луч солнца золотого

Слова Ю. Энтина, музыка Г. Гладкова

Луч солнца золотого
Туч скрыла пелена.
И между нами снова
Вдруг выросла стена.

Припев:
Ночь пройдет, настанет утро ясное,
Верю, счастье нас с тобой ждет.
Ночь пройдет, пройдет пора ненастная,
Солнце взойдет... Солнце взойдет.

Петь птицы перестали.
Свет звезд коснулся крыш.
Сквозь вьюги и печали
Ты голос мой услышь.

Крылатые качели

Слова Ю. Энтина, музыка Е. Крылатова

В юном месяце апреле
В старом парке тает снег,
И веселые качели
Начинают свой разбег.
Позабыто все на свете,
Сердце замерло в груди.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди!

Припев:

Взмывая выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят, летят, летят!

Детство кончится когда-то,
Но оно не навсегда.
Станут взрослыми ребята,
Разлетятся кто куда.
А пока мы только дети,
Нам расти еще, расти.
Только небо, только ветер,
Только радость впереди!

Шар земной быстрей кружится
От весенней кутерьмы.
И поют над нами птицы,
И поем, как птицы, мы.
Позабыто все на свете,
Сердце замерло в груди!
Только небо, только ветер,
Только радость впереди!

Прекрасное далеко

Слова Ю. Энтина, музыка Е. Крылатова

Слышу голос из прекрасного далёка,
Голос утренний в серебряной росе,
Слышу голос, и манящая дорога
Кружит голову, как в детстве карусель.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.

Слышу голос из прекрасного далёка,
Он зовёт меня в чудесные края,
Слышу голос, голос спрашивает строго -
А сегодня что для завтра сделал я.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.

Я клянусь, что стану чище и добрее,
И в беде не брошу друга никогда,
Слышу голос, и спешу на зов скорее
По дороге, на которой нет следа.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.
От чистого истока в прекрасное далёко,
В прекрасное далёко я начинаю путь.

@темы: Кино, Музыка, Новости

---

Прогулялась тут с утра до вокзала - сестра двоюродная проездом была. Пять градусов, однако. А я к жаре, вроде как привыкла уже. Обидно даже. К тому же, мягко говоря, очень не люблю мерзнуть.

@темы: Жизненное, Погода

---

Твой долг - это то, что меньше всего хочется делать.
(народная примета)

@темы: Жизненное, Точка зрения