So open your eyes, people .. . . . .. . . open and see. Not a cranky old man . Look closer . . . . see .. .. . .. .... . ME!! Cranky Old Man
Что ты видишь, скажи, медсестра, Приходя на работу с утра? читать дальшеЧто ты думаешь, глядя на тех, Кто никак не умрет, как на грех? Что ты знаешь о тех, кто молчит, Или жалуется и ворчит? Смотришь ты иногда свысока И порою бываешь резка, Раздражают тебя старики, Их проблемы тебе далеки. Привлекательна ты, молода, И так, кажется, будет всегда. Все ещё впереди тебя ждёт, И ты веришь, что счастье придёт… Мне понятно, что чувствуешь ты, И надежды твои и мечты – Ведь в тебе я себя узнаю. Пусть согбённая с тростью стою, Нет остатков былой красоты, И желания очень просты – Я всё та же девчонка внутри. Не сердись, но постой, посмотри… Я – невеста и рядом жених, Кто счастливее есть нас двоих? На прогулке весной я и муж, Отражается солнце от луж. Вот младенец издал первый крик – Не забыть никогда чуда миг. Сделал сын первый шаг и упал, Снова встал, но теперь устоял… Материнская гордость в глазах, За которой скрывается страх, Как родное дитя уберечь… А на свадьбе серебряной речь Сын сказал так, что слёзы не сдержать Не могли… Никуда не сбежать – Своё годы берут. Как всегда Скажет муж: «Разве это беда? Я тебя и такую люблю», И подарит улыбку свою… Биться сердцу труднее в груди, Но неправда, что всё позади… Как ты смотришь, скажи, медсестра, Приходя на работу с утра? Что ты думаешь, видя меня, На исходе минувшего дня? Что ты знаешь о нас, стариках? …Как красив мягкий свет в облаках!
When an old man died in the geriatric ward of a nursing home in an Australian country town, it was believed that he had nothing left of any value. Later, when the nurses were going through his meagre possessions, They found this poem. Its quality and content so impressed the staff that copies were made and distributed to every nurse in the hospital. One nurse took her copy to Melbourne. The old man's sole bequest to posterity has since appeared in the Christmas editions of magazines around the country and appearing in mags for Mental Health. A slide presentation has also been made based on his simple, but eloquent, poem. And this old man, with nothing left to give to the world, is now the author of this 'anonymous' poem winging across the Internet.
Cranky Old Man
What do you see nurses? . . .. . .What do you see? What are you thinking .. . when you're looking at me? A cranky old man, . . . . . .not very wise, Uncertain of habit .. . . . . . . .. with faraway eyes? Who dribbles his food .. . ... . . and makes no reply. When you say in a loud voice . .'I do wish you'd try!' Who seems not to notice . . .the things that you do. And forever is losing . . . . . .. . . A sock or shoe? Who, resisting or not . . . ... lets you do as you will, With bathing and feeding . . . .The long day to fill? Is that what you're thinking?. .Is that what you see? Then open your eyes, nurse...you're not looking at me. I'll tell you who I am . . . . As I sit here so still, As I do at your bidding, .. . . . as I eat at your will. I'm a small child of Ten . .with a father and mother, Brothers and sisters .. . . .. . who love one another A young boy of Sixteen . . . .. with wings on his feet Dreaming that soon now . . .. . . a lover he'll meet. A groom soon at Twenty . . . ..my heart gives a leap. Remembering, the vows .. .. .that I promised to keep. At Twenty-Five, now . . . . .I have young of my own. Who need me to guide . . . And a secure happy home. A man of Thirty . .. . . . . My young now grown fast, Bound to each other . . .. With ties that should last. At Forty, my young sons .. .have grown and are gone, But my woman is beside me . . to see I don't mourn. At Fifty, once more, .. ...Babies play 'round my knee, Again, we know children . . . . My loved one and me. Dark days are upon me . . . . My wife is now dead. I look at the future ... . . . . I shudder with dread. For my young are all rearing .. . . young of their own. And I think of the years . . . And the love that I've known. I'm now an old man . . . . . . .. and nature is cruel. It's jest to make old age . . . . . . . look like a fool. The body, it crumbles .. .. . grace and vigour, depart. There is now a stone . . . where I once had a heart. But inside this old carcass . A young man still dwells, And now and again . . . . . my battered heart swells I remember the joys . . . . .. . I remember the pain. And I'm loving and living . . . . . . . life over again. I think of the years, all too few . . .. gone too fast. And accept the stark fact . . . that nothing can last. So open your eyes, people .. . . . .. . . open and see. Not a cranky old man . Look closer . . . . see .. .. . .. .... . ME!!
Remember this poem when you next meet an older person who you might brush aside without looking at the young soul within. We will all, one day, be there, too!
ПереводКогда этот старик умер в гериатрической палате дома престарелых в маленьком австралийском городке, все считали, что он ушел из жизни, не оставив в ней никакого ценного следа. Позже, когда медсестры разбирали его скудные пожитки, они обнаружили это стихотворение. Его смысл и содержание настолько впечатлили сотрудников, что копии поэмы быстро разошлись по всем работникам больницы.
Одна медсестра взя ла копию в Мельбурн. Единственное завещание старика с тех пор появлялось в Рождественских журналах по всей стране а также в журналах для психологов. Также на основе его простого, но красноречивого стихотворения была сделана презентация. И этот старик, который нищим ушел из жизни в Богом забытом городке в Австралии теперь взрывает интернет глубиной своей души. (Привожу дословный перевод на русский. В английском оригинале стих звучит очень поэтично и поражает глубиной мысли и красотой рифмы).
КАПРИЗНЫЙ СТАРИК Что ты видишь медсестра? Что ты видишь? Что ты думаешь, когда смотришь на меня? Капризный старик, глуповат... С непонятными укладом жизни, с отсутствующими глазами? Переводящий попусту еду? Когда ты кричишь "Давай старайся!" И кажется тебе, что он не замечает, что ты делаешь. Вечно теряющий носки или туфли? Ни на чем не настаивающий, но позволяющий тебе делать с ним все что угодно? День которого нечем заполнить, кроме как купанием и кормлением? Вот что ты думаешь? Это ты видишь? Открой глаза, медсестра. Ты не смотришь на меня. Я скажу тебе, кто я. Даже сидя здесь тихо, Подчиняясь вашему распределению, питаясь по вашему желанию. Я все еще мальчик десятилетний, живущий с отцом и матерью, Братьями и сестрами и мы все любим друг друга. Молодой юноша шестнадцати лет, с крыльями на ногах Мечтающий встретить любовь свой жизни на днях. Жених, которому скоро двадцать и у которого выпрыгивает сердце, Помнящий клятвы, которые обещал исполнить. А сейчас мне двадцать пять и у меня есть свой малыш. Который нуждается в моем руководстве, охране и доме. Человек, которому тридцать! Мой малыш быстро вырос, Мы связаны друг с другом нерушимыми узами. А в сорок мои сыновья выросли и покинули дом. Но моя женщина рядом со мной и она не дает мне горевать. И вот в пятьдесят снова малыши играют у моих ног, Опять мы с детьми, моя любимая и я. Темнота сгустилась надо мной – моя жена мертва. Я смотрю в будущее и вздрагиваю от ужаса. Теперь я живу ради детей и ради их детей. И я думаю о годах…. о любви, которая у меня была. Теперь я старик… и жизнь жестокая вещь. Издеваясь, заставляет старость выглядеть глупо. Тело дряхлеет и разваливается, величие и сила уходят. И теперь на том месте камень, где однажды было сердце. Но внутри этой дряхлой оболочки все еще живет молодой человек, и снова, и снова сердце от стуков пульсирует. Я помню всю радость, я помню всю боль. И я люблю и живу! В этой жизни как прежде. Я думаю о годах, которых было так мало и которые пролетели так быстро. И я соглашаюсь с упрямым фактом, что ничто не может продолжаться вечно. Так откройте глаза ваши, люди! Откройте и посмотрите. Не капризный старик! Посмотрите внимательней и увидьте МЕНЯ!
Вспомните об этом стихе в следующий раз, когда встретитесь со старым человеком! И подумайте о том, что рано или поздно вы тоже будете таким как он или она! Самые лучшие и самые красивые вещи в этом мире нельзя увидеть или потрогать. Они должны чувствоваться сердцем!
***Крылья Не смотри на меня всепрощающим взглядом, Я тебя не звала постоянно быть рядом, Не просила спасать мою душу из ада... Хочешь что-то сказать? Нет, молчи! Слов не надо. Выбрал ты это путь, зря поверив надежде, Жизнь назад не вернуть, мне не стать той, что прежде, Ведь нельзя изменить ложь пустых обещаний, Но возможно забыть боль утрат и прощаний. Я настолько была ко всему безразлична, Что душа умерла, пустота мне привычна. Я блуждала во тьме, слишком долго без света. Твои крылья в огне мне напомнили это. Что молчишь? Возрази! Не смотри безответно... Что-то в темной грязи так белеет заметно. Скрыло всё пеленой, будто я вдруг ослепла. Кружит ветер лихой хлопья черного пепла. Ты перо мне даёшь, слышу я: "На удачу"... Также веришь и ждёшь...Как и небо, я плачу.
«Мы считаем провальным для России решение выкинуть из страны USAID, работавшее над всем: от борьбы с распространением туберкулеза до помощи в создании первых ипотечных компаний в России. Это по-настоящему вредит российскому народу. Мы же с нашими деньгами и помощью можем отправиться куда-то еще, где нам будут рады»,-- заверила Хиллари Клинтон.
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду. - Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы? Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет - костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой. - Д-даю уроки, - запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. - Н-на дому. Вас интересует литература? - Интересует, - кивнул собеседник. - Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия. "Задаром!" - едва не вырвалось у Андрея Петровича. - Оплата почасовая, - заставил себя выговорить он. - По договорённости. Когда бы вы хотели начать? - Я, собственно... - собеседник замялся. - Первое занятие бесплатно, - поспешно добавил Андрей Петрович. - Если вам не понравится, то... - Давайте завтра, - решительно сказал Максим. - В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух. - Устроит, - обрадовался Андрей Петрович. - Записывайте адрес. - Говорите, я запомню. *** читать дальше В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили. - Вы слишком узкий специалист, - сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. - Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники - вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете? Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их. Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом - затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский - две недели. Бунин - полторы. В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг - самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль. "Если этот парень, Максим, - беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, - если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду". Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть. *** Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту. - Проходите, - засуетился Андрей Петрович. - Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать? Максим помялся, осторожно уселся на край стула. - С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили. - Да-да, естественно, - закивал Андрей Петрович. - Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных. - Нигде? - спросил Максим тихо. - Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия - в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... - Андрей Петрович махнул рукой. - Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим? - Да, продолжайте, пожалуйста. - В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал - стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем - люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше - за счёт написанного за двадцать предыдущих веков. Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб. - Мне нелегко об этом говорить, - сказал он наконец. - Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим! - Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам. - У вас есть дети? - Да, - Максим замялся. - Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня? - Да, - сказал Андрей Петрович твёрдо. - Научу. Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился. - Пастернак, - сказал он торжественно. - Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела... *** - Вы придёте завтра, Максим? - стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович. - Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, - Максим обвёл глазами помещение, - могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит? Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром. - Конечно, Максим, - сказал он. - Спасибо. Жду вас завтра. *** - Литература это не только о чём написано, - говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. - Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте. Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть. - Пушкин, - говорил Андрей Петрович и начинал декламировать. "Таврида", "Анчар", "Евгений Онегин". Лермонтов "Мцыри". Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий... Максим слушал. - Не устали? - спрашивал Андрей Петрович. - Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста. *** День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий. Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо. *** Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону. - Номер отключён от обслуживания, - поведал механический голос. Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю? Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу. - А, Петрович! - приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. - Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём. - В каком смысле стыжусь? - оторопел Андрей Петрович. - Ну, что этого, твоего, - Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. - Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался. - Вы о чём? - у Андрея Петровича похолодело внутри. - С какой публикой? - Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал. - С кем с ними-то? - взмолился Андрей Петрович. - О чём вы вообще говорите? - Ты что ж, в самом деле не знаешь? - всполошился Нефёдов. - Новости посмотри, об этом повсюду трубят. Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами. "Уличён хозяевами, - с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, - в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...". Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол. Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил. Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё. Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше. - Вы даёте уроки литературы? - глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка. - Что? - Андрей Петрович опешил. - Вы кто? - Я Павлик, - сделал шаг вперёд мальчик. - Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса. - От... От кого?! - От Макса, - упрямо повторил мальчик. - Он велел передать. Перед тем, как он... как его... - Мело, мело по всей земле во все пределы! - звонко выкрикнула вдруг девочка. Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку. - Ты шутишь? - тихо, едва слышно выговорил он. - Свеча горела на столе, свеча горела, - твёрдо произнёс мальчик. - Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить? Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад. - Боже мой, - сказал он. - Входите. Входите, дети.
Предстоящий год будет годом перемен, их никто не звал, они сами пришли.
Редко сюда заглядывала в последнее время. После 21 декабря, видимо, с расстройства, что конца света не было, организм устроил забастовку - сказал "Баста!Не хочешь по-хорошему, будет..." - неделю, думалось, что ад, вот он, а казалось бы - просто сильное ОРЗ или что-то в этом духе. Сейчас легче, но по ходу дела - хрипы порой такие, что волосы дыбом. На работе совсем весело. Вот и нас не забыла наша дорогая образина, паскуда министерская... В городе нашем два вуза, ну, понятно, что провинциальные, не лучше, но и не хуже других. Один технический, другой педагогический. Первый прошел мониторинг, второй, разумется, признан неэффективным. Наши светочи от образования пораскинули своими куцыми умишками - ум-то ведь как не пыжься, не своруешь - и решили, а давайте-ка сделаем один вуз. Причем, педагогического образования не будет в принципе - а зачем нашему государства учителя и преподаватели, у нас же каждый может учить... Если захочешь, потом какие-нибудь педкурсы заканчивай, чего там знать-то... Причем все это так - не просто присоединить, а именно полная реструктуризация (под которую еще столько бабла можно загрести)...Уже началась грызня - ведь кафедры-то многие совпадают. В педе есть очень пробивные товарищи - уже сказали, что убирайте ваши кафедры физики, математики, истории и т.п. - мол, наши посильнее. Впрочем, и нам уже сказали, что кафедры иностранных языков как она есть сейчас в техническом вузе, не будет, а что будет, то пока неведомо - факультет иностранных языков педвуза ликвидируется тоже, куда-то же надо девать их штат...Интересно, а куда они денут музыкантов? На самом деле, очевидно, что это совершенно неэффективное решение, которое просто угробит высшее образование в городе, хотя и остались пока еще пара-тройка филиалов столичных вузов. Через пять лет это новообразование несомненно провалит проверку, и спокойно можно будет снова провести какую-нибудь реструктуризацию или даже ликвидацию.
...впрочем, чего гадать. Даже не готовлюсь, но просто жду - полагаю, что к лету уже узнаем, кто останется в новом вузе. Зарплату все равно не повысят, так что может и к лучшему, если не возьмут, какие-то перспективы откроются, может... Образование - дело бесперспективное.
Вчера посмотрела единственный фильм, который ждала в этом году. Очень порадовалась, что смотрела не в 3D - было бы тяжело. Диагноз: фанатам смотреть однозначно. спойлерывсе равно читать дальшеЭто не "ВК". Я понимаю, что в любом случае "Хоббит" уступает главной трилогии в силу множества причин. Несмотря на то, что в фильме есть попытка придать эпичности происходящему - история гномов - все равно это больше рассказ об одном приключении. Начало было изумительным, эта отсылка к следующей/предыдущей истории, где герой уже Фродо, сразу вызвала теплые ностальгические в чем-то эмоции. Еще не могла не отметить сразу же все те же прекрасные волнующие пейзажи и чудесную музыку. Вообще, появление уже таких близких героев воспринималось как рассказ о молодости старых добрых знакомых. Увидеть прекрасную Галадриэль, Элронда на коне - когда и где это еще возможно? Прекрасен Ривендейл... В чем-то изменилось мнение о Гэнадальфе. В главной истории были не так очевидны его некая расчетливость и жилка авантюризма. Показались затянутыми некоторые экшен-сцены. Не спорю, тут блестяще проявляется работа всей команды - съемка, спецэффекты, монтаж и т.п., но реально от этого устаешь - слишком много и ни к чему. Иногда присутствовало "Не верю!", чего ни разу не было при просмотре "ВК". Юмор в некоторых местах был примитивным, но в целом, воспринимался позитивно. Главные герои изумительны, но иногда слишком не гномы, хотя, не стану спорить, кто может утверждать, какими они должны быть. Общее впечатление - все-таки идет расчет на фанатов и коммерческий успех. Я думала-таки - посмотреть еще раз уже ближе к окончанию проката, но теперь не уверена.